1993

Наблюдая и реконструируя, Велединский изучает жизни вполне себе маленьких людей, попавших в месиво, организованное этой самой Историей. Что им делать, оказавшись в нем? Куда деваться, чью сторону принимать, насколько активным быть?

Подобные перебивки, как и, например, внезапная сцена, снятая от первого лица, вкупе с юмором помогают зрителям оставаться в тонусе и искренне сопереживать персонажам. А может, и полюбить их, потому что любовь, с которой автор вылепил своих героев, заметна и очень заразительна.

У Велединского получается сложносочиненная мозаика, которую интересно рассматривать по частям, но которая никак не складывается в единое целое. Из-за обилия второстепенных персонажей теряются основные. Да и сюжета практически нет. Герой Евгения Цыганова живет в неладах с женой, а потом оказывается на баррикадах в качестве наблюдателя — вот и весь основной событийный ряд.

Велединский еще раз показал, как он умеет работать с современным литературным материалом, превращая его в умное и одновременно зрелищное кино.

Немало горького юмора и иронии, начиная от самого героя Евгения Цыганова, случайно попавшего в репортаж и прозванного «лицом смуты» (все мы помним это лицо), до его встречи с бывшим коллегой в электричке – вместе с человеком с громким киноименем Иван Лапшин они когда-то строили луноход, а теперь один чистит трубы, второй продает эротические календари, и оба больше вполне могут жить без космоса. Точнее, может, и не могут, но делают хорошую мину – жить все-таки на Земле, а не на Луне. В финале, посмотрев своими глазами на то, о чем говорят в телевизоре – все же рядом творится история, – герои приходят к выводу, что возделывать свой сад важнее и безопаснее.

«В данный исторический момент мне бы хотелось, чтобы наша семья безболезненно приспособилась к новым реалиям жизни», — мантра уставшего романтика в исполнении Цыганова к финалу заиграет новыми красками. Пока чадит Белый дом, где-то за углом ребятишки покупают мороженое и совсем не обращают внимания на клубы черного дыма. К регулярному разрушению Символов веры они готовы с младенчества, чего не сказать о Брянцевых. Главную же характеристику саге дал сам Сергей Шаргунов — это «семейный портрет на фоне горящего дома», попытка сохранить себя и близких в момент творения истории. Киновоплощение «1993», в отличие от романа, смотрит в будущее с энтузиазмом.

Важная метафора фильма — будка гласности, в которой каждый желающий мог рассказать на камеру о наболевшем. Кроме эпизода с прекрасным Алексеем (Фролом) Фроловым (в фильме так же снялись другие наши петербургские театральные актёры: Михаил Касапов, Юлия Башорина), эта сцена важна тем, что мы видим людей, которые мечтали, верили во что-то. Советский союз распался, наступила эпоха частной собственности, всем страшно, но очень интересно — что же будет дальше.

Самый главный вопрос, который хочется задать фильму – зачем? И почему сейчас? Понятно, что к красивой дате. Но ведь и на защитников, так сказать, демократии, и на сторонников Верховного совета сейчас с одинаковой долей вероятности можно повесить клеймо нарушителей общественного спокойствия. Однако каждому зрителю неизбежно придется встать на чью-либо сторону. Ведь, как говорил Перикл (или Бисмарк?), если ты не интересуешься политикой, это не значит, что она не заинтересуется тобой.

В «1993» удачно схвачена и передана атмосфера эпохи, ее детали и «обычные приметы жизни» (цитата из песни «Все пройдет» группы «Инструкция по Выживанию», популяризированной Летовым). Это позволяет гораздо лучше прочувствовать трагические события собственно октября: герои оказываются в их гуще почти случайно, мало понимая, что происходит.

Если Шаргунова больше увлекала механика и хроника кровавого уличного карнавала, пустившего москвичей в революционный пляс (он не отказал себе в удовольствии упомянуть в книге даже нынешнего министра обороны), то Велединскому явно интереснее главных акторов противостояния те, кто следил за осадой Останкино и Белого дома со стороны. Лучше даже по телевизору, как дочка Вити Брянцева и ее подружка.

Конечно, «1993» Велединского вряд ли закроет тему «Черного октября». Это первый художественный фильм про те события — и хочется надеяться, что далеко не последний. С 1993 года прошло уже 30 лет — и пора уже начинать говорить о том противостоянии на языке искусства, а не кулаков. Ведь кулаками и горлом вряд ли получится что-либо доказать.

Мы смотрим хронику событий 30-летней давности, или метафору сегодняшней России, или лекцию о жизни простого народа в девяностых, или семейную драму, или историю о конфликте поколений, или визуализацию чьей-то политической диссертации, или, или, или… Вот главная проблема фильма: если ты и так более-менее знаком с тем, как Ельцин пришёл к власти, то «1993» ни на что глаза образованному зрителю не раскроют.

Как и Шаргунов в романе, Александр Велединский хочет «парить над схваткой». Всеми правдами и неправдами «1993» старательно избегает эмоций и позиции. Возможно, в этом кроется главная проблема фильма: он будто хочет казаться объективным материалом журналиста-расследователя, а вовсе не авторским взглядом на политическую трагедию.

Телестандарт и является ключевой проблемой фильма. Речь тут, конечно, не о дешевизне продакшена — «1993», может, и жидковат в массовых сценах, но обильно декорирован броне- и пиротехникой (БМП, горящие грузовики, трассеры в ночном небе), — а скорее, о его неоправданном размахе. Романная форма с множеством мотивов просто не лезет в хронометраж (хотя Велединский и проводит радикальные сокращения оригинального текста). Смотреть на начатые и брошенные, не связывающиеся в единый мир сюжетные линии тяжеловато.

Человеческой памяти свойственно приукрашивать детали и ужасы, а рассказы про время, в которое «убивали людей и все бегали абсолютно голые», в российском кино уже похожи не на реконструкцию эпохи, а на сказку или былину, что, кстати, не без остроумия было обыграно в новом сериале «Лада Голд» с ее золотым «жигули», богатырями-милиционерами и разбойниками в кожанках.

Несовершенство формы и несмелость выводов — очевидные недостатки фильма — искупаются самим фактом попытки снять такое кино.

В чем мораль фильма? Какая может быть мораль у истории. Как писали братья Стругацкие: «Стояли звери // Около двери, // В них стреляли, // Они умирали». Только тут у обещанной двери в светлое будущее стояли люди, а в них стреляли, и они умирали, сами не понимая за что. И первым, пока что единственным им надгробным памятником, как и гласят финальные титры, остается фильм Александра Велединского.

Очевидно, картина и не могла стать прорывом в общественном обсуждении тех событий, но по итогу фильм оборачивается чем-то совсем бессмысленным, музеем 1990-х, где несколько десятков раз выставлен один и тот же экспонат. Рассматривать «1993» как семейный портрет на фоне исторических катаклизмов тоже не получается, живые люди такими пафосными фразами не разговаривают и ведут себя чуть сложнее персонажей The Sims.