Фильм Царь - это история нравственного противостояния Ивана Грозного и митрополита Филиппа. Они были друзьями, но когда царю везде стали мерещиться предатели, а опричники залили страну кровью, митрополит не побоялся открыто выступить против царской воли и принести себя в жертву справедливости.
После обширного травматического опыта отечественных премьер последних лет на «Царе» правда чувствуешь себя, как на неожиданном прекрасном банкете. Будто с тобой несколько месяцев подряд пытались разговаривать исключительно междометьями, а тут вдруг пришёл человек и заговорил связными красивыми предложениями на литературном русском. И самое прекрасное, что ему при этом было, что сказать. В общем, жесткое, сильное, глубокое и нелёгкое, прекрасно выполненное настоящее большое кино
Лучшее в фильме - актерские работы. Митрополит-Янковский и царь-Мамонов, сыгравшие основной конфликт, приковывают к себе все внимание и вызывают искреннее восхищение. Олег Янковский, сыгравший в фильме свою последнюю роль (которых - без малого восемь деятков), каждый кадр наполняет своей харизмой - в движениях, взглядах, речи сыгранного им митрополита столько достоинства и спокойной силы, что ему веришь до последнего. В образе Грозного, исполненного Петром Мамоновым, поражает диапазон эмоций, которые он вызывает на экране. От изощренного злого деспота до жалкого больного старика, оставленного богом, - Мамонов умудряется выглядеть и жутко, и смешно, воплощаясь то в кровавого маньяка, то - буквально в Горлума, скандалящего с самим собой.
Лунгину, вместе с Алексеем Ивановым написавшему сценарий, и Петру Мамонову, гениально исполнившему заглавную роль, удалось ухватить главное: мысля воздвигнуть на земле Небесный Иерусалим, Иван строит его по модели апокалипсиса. Однако непрестанное штудирование Откровения Иоанна Богослова не прибавляет религиозной мудрости царю: Страшный суд, который, в православной традиции, страшен именно тем, что в каждом обнажится его суть, разлучающая с Богом, у Грозного превращается во всеобщую экзекуцию. Другой полюс разворачивающейся в фильме духовной брани – призванный в 1566 году в митрополиты соловецкий игумен Филипп. Игра Олега Янковского в роли Филиппа максимально выражает тот одухотворенный минимализм, который был опробован Лунгиным в «Острове» и – минуя довольно неврастеничную «Ветку сирени» – снова приведен в действие в «Царе».
Выразительность — традиционный козырь и главная погибель Павла Лунгина, в прошлом регулярно утаскивавшая его на территорию, куда интеллигентные люди ходить стесняются, — едва ли не впервые за фильмографию сослужила режиссеру однозначно добрую службу. «Царь», безусловно, самый изящный лунгинский фильм: аскетичный, будто написанный скорописью (в первую очередь благодаря летучей камере американца Тома Стерна, оператора всех новейших фильмов Иствуда), напрочь лишенный присущих костюмному кино нафталиновых обертонов, на две трети построенный на чередовании белого и черного — то черные люди на белом снегу, то белые лица в темноте. Даже законному (учитывая людоедское время действия) искушению плеснуть поверх этих двух цветов красным Лунгин противостоит с неожиданным для режиссера его темперамента упорством.
Фильм, заботливо разбитый на четыре главы — «Молитва царя», «Война царя», «Гнев царя» и «Веселье царя», оказался на голову выше подавляющего большинства отечественной кинопродукции последних лет. Но после финала картины, который почти прямым текстом рифмуется с пушкинским «Народ безмолвствует», остается ощущение какой-то недосказанности, причем не из тех, что хороши как художественный прием.
Лунгин всегда был прямолинеен на грани пошлости, а тут, похоже, превзошел самого себя. Его «Царь» больше всего похож на грубо выточенную из дерева детскую игрушку, в которой медведь и кузнец попеременно стучат по наковальне. Наковальня – Россия. О чем бы ни собирался говорить режиссер, у него получился разговор скорее о шизофрении и о религиозном самосознании, чем о природе власти. Но это совершенно неважно – о чем он хотел говорить и что у него получилось. Важно, что возник сам разговор.
Фильм снят бюджетно — три с половиной десятка статистов разыгрывают столицу Московского царства, в которой ведется многолетний теологический диспут между Иоанном и его бывшим другом. Бедность постановки, разумеется, не порок. Проблема фильма Лунгина — не в сдержанности спецэффектов, а в языке. «Царь» снят как снимали телефильмы в 80-х, то есть это чистый спектакль, но на натуре и с пиротехникой. Мамонов привычно корчится и витийствует, то и дело — и каждый раз кстати — цитируя Священное Писание, Янковский цитатами не бросается, а просто устало смотрит и тихо просит покаяться. Разговор не клеится. Так проходят долгие два часа. Эффект выходит предсказуемо оруэлловский, анархический: фраза «Всякая власть от Бога» произносится в «Царе» так часто и по случаю таких кровопусканий, что вопросы, нужна ли вообще эта самая власть, возникают очень быстро.
Тягучая режиссура Лунгина притупляет восприятие и к невразумительному финалу уже просто вгоняет в сон... Но это все, в конце концов, не главное. А главное — о чем фильм? О том, что Иван Грозный был тираном? Так это мы и так знаем. А те, кто интересуется историей, знают и то, что в сравнении с кровавыми тиранами, которые в те же времена правили и в Европе, и в Азии, наш Иван Васильевич теряет весь нагнетаемый имидж массового убийцы... Если же речь о противостоянии духовной и светской власти, так это сейчас, в эпоху расцвета махрового клерикализма на государственном уровне, крайне неактуально. Однако профанация нынче в моде — и я не удивлюсь, если клерикалы от кино объявят «Царя» великим произведением искусства и начнут осыпать его незаслуженными призами... И народ, как ему и положено, опять будет безмолвствовать.
Картина действительно воспринимается зрителем как штучный образец настоящего кино, но не выдерживает никакой критики как целостное серьезное историческое полотно. Безусловно, все эти интеллигентские россказни про то, как вера объединяет, а власть разделяет, очень хочется принять такими, какие они есть. Им пытаешься открыться, но внутри что-то противится. Противится уже традиционному для режиссера богоискательству, в котором чудотворные иконы рыдают навзрыд, юродивые исцеляются, навешанные кандалы спадают ниц от святости, а за кадром звучит постоянное «Покайся!». Скорее всего, такой подход к истории противится и самому Лунгину, в голове которого происходит постоянная борьба между искусством и конъюнктурой. В итоге, сталкивая душеспасительную притчу с исторической реальностью, режиссер не пришел ни к чему, кроме их конфликта друг с другом.
В какое же русло ушла, обмелев, авторская мысль? «Царь» – и этим сказано действительно всё, особенно если учесть специфическое, резко отрицательное отношение режиссёра к власти как таковой, а уж к носителям власти в нашем Отечестве и подавно. Лунгин использует весь свой талант для создания запоминающейся атмосферы тотального террора, насаждаемого лично и через посредство опричников Иваном Грозным, на которого периодически, дескать, и находит жажда покаяния – но быстро уступает место откровенно садистским наклонностям. Пётр Мамонов и сценарист-дебютант Алексей Иванов решили превзойти советского классика – и теперь даже не требуется мнения группы компетентных товарищей, чтобы констатировать: царь получился у них чем-то наподобие… Джека-потрошителя. Ничего не скажешь, оригинальная трактовка!
Какой-то апофеоз пошлости в пустоте. Почему? Потому что нет на экране ни пространства, ни времени. Планы очень короткие — как в телевизоре, хотя платим-то мы за билет в кино. Камера почти не движется — не дай бог шаг в сторону, и вылезут машины на шоссе да столбы с проводами. За счёт подобной пасхально-открыточной неподвижности ничего и не происходит. Все «позируют на фоне» отдельно друг от друга, мизансцены не складываются — соответственно не складываются отношения, не говоря уж о психологических играх. Можно думать, что Павел Лунгин слышал о параллельном монтаже, обертонном и даже «вертикальном» — Эйзенштейн это всё написал много лет назад. Но вот о внутрикадровом монтаже Лунгин не слышал никогда. Слово «трэвеллинг» он вряд ли сможет произнести. Все два часа, заняв места согласно купленным билетам, люди сидят и смотрят практически в одну точку. Тёмное пятно Роршаха. А любая попытка его интерпретации уже означает готовый диагноз от психиатра.