Фея

«Фея» не только нестандартный и провокативный, но и лихо украшенный добротными киноаттракционами фильм. Эта яркая многофигурная конструкция, постоянно поворачивается к зрителю новыми гранями, не давая заскучать и то и дело сбивая с толку.

В какой-то момент актуальная повестка дня начинает маячить где-то совсем уж на заднем плане — и даже могущественные депутаты с их пресловутыми «запретительными инициативами», кажется, не могут сделать нашим героям ничего плохого.

Именно прямолинейность этих высказываний – с активистскими акциями, вакханалиями ночных клубов, православной символикой, переизбытком Тарковского и эзотерическими происками – замыкает легкое дыхание картины в бетонный коридор многозначительности.

Дикая эклектика противоречий, разрывающих теряющего терпение героя на куски, заостряется, когда тот, впервые в жизни выбравшись во Владимир и посмотрев на фрески Андрея Рублева, неожиданно уверяется в том, что он — новое воплощение великого иконописца.

Социальное, как всегда у режиссера, на периферии картины. Как обычно, ее кино — про способность любви читать человека между строк. Про способность стать, как писал Грин, «для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя».

Мучительные поиски (и для фильма, и для зрителя) ведутся и в современности, снятой непривычно резко и грубо, и в виртуальном мире, похожем то на Эдем, то на стрелялку, и даже в прошлом, когда у искусства еще получалось противостоять злу. Но это полезное дело, на которое, по идее, не должно быть жалко двух с половиной часов.

«Фея» провозглашает существование родственных душ, одна из которых обязательно наставит другую на путь истинный. Девушка с татуировкой серафима и гейм-разработчик могут быть в прошлой жизни Даниилом Черным и Андреем Рублевым, а могут и не быть. Неизменно одно: вместе они кажутся чуточку лучше.

Если Войгин — это альтер эго Меликян, то получается, что единственный выход, который она видит и для себя, и для героя, — это просто создавать хоть что- нибудь.

Кино имело все шансы полноценно состояться. Возможно, стоило не ударяться в мэдскиллз там, где бюджета заведомо не хватило бы, возможно, стоило не устраивать кич с переселением душ, нарочно потом его же опровергая, возможно, стоило уже определиться, что это, криминальный триллер или мелодрама.

Если попробовать применить к сказочной трилогии фем-оптику, результат, к сожалению, выйдет довольно плачевным. Героини Меликян почти полностью теряются в мужчинах и пытаются найти в них себя.

Cамое масштабное высказывание Меликян: здесь и духовное родство, и Андрей Рублев, и еще один Андрей, только Тарковский, и высокие технологии, и Иисус, и фашизм. Все это плохо друг с другом объединяется и постепенно растекается, теряя направление и цельность высказывания.

«Фея» выглядит, как женщина лет 40, продолжающая спать в обнимку не с мужчиной, а с плюшевой игрушкой. Это мило, но уже не так сексуально, как 20 лет назад.

Меликян лишь жонглирует штампами и стереотипами, не в состоянии предложить нечто неординарное.

В сухом остатке «Фея» с творцом русской версии «Ведьмака» Константином Хабенским, который ищет то ли себя самого, то ли родную душу. Увы, красиво завершить трилогию у Меликян не удалось, пусть в кадре по-прежнему любимые актеры.

Допустим, идея срифмовать практику регрессивного гипноза с погружением в виртуальную реальность и впрямь остроумна. Была бы. Если бы эта идея во что-то развилась. Если бы Анна Меликян должным образом изучила оба предмета. Но куда там.