Фильм-социализм

«Социализм» невозможно «не понять» или недопонять, как невозможно не понять плакат или, к примеру, табуретку. Он в каждый момент равен собеседнику, абсолютно демократичен и позволяет каждому строить собственные ассоциативные цепочки — и, разумеется, ни один человек не посмотрит его глазами Годара, кроме него самого. Именно про это — а вовсе не про снобствующего старика — история с английскими субтитрами: в режиссерской версии они состоят из мало связанных «ключевых слов». Годар — это ключевые слова, точка. И это самые важные и самые прекрасные слова, что в 1960 году, что в 2010-м.

Повествование, как это часто бывает у Годара, противится пересказу и не вызывает ровно никаких чувств. Рассчитывать тут можно на нечто иное — на тонкую мозговую игру, жонглирование контекстами и намеками, одно перечисление которых заняло бы две страницы. Свобода, равенство, братство и прощание с социалистической утопией — равно как и кинематографом (80-летний Годар распродает студию и уходит из профессии, на этот раз — по-настоящему) — короче, все как обычно, только монументальнее.

По тому же средиземноморскому фарватеру, что и годаровский корабль дураков, европейцы плавают не первое тысячелетие, обсуждая Цезаря, вавилонское золотишко, планы крестоносцев и цены на рабов. "Социализм" — симфония тех же вечных сплетен, только прогнанных через эйзенштейновский монтажный стол, где раб и Цезарь — не противоположные факты жизни, а свободные, равные и братские куски пленки, сделанные из одинакового целлулоида. Зрелище, исполненное противоречий, но это не происки режиссера, а родовые муки новой формации, какие периодически должно испытывать кино, чтобы не сдохнуть. Крепитесь.

Чтобы получить настоящее удовольствие от «Фильма Социализм» (Годар настаивает, что его работа называется именно так, со словом «фильм» в заглавии), нужно либо обладать энциклопедическими знаниями в политике, социологии, экономике, культурологии, литературе, истории, истории кинематографа, а также в искусстве годароведения, либо не знать вообще ничего ни о чем. Во втором случае можно расслабиться и получить удовольствие от мелькающих картинок. И вообще это не кино. Это за-кино, пост-кино, сверх-кино, это философский трактат с элементами исторического детектива, социологическая поэма, притворяющаяся видеоинсталляцией. Критик Роджер Эберт назвал фильм Годара «садистически загадочным», еще какой-то критик в ярости обозвал все это «набором годаровских банальностей», поклонники Годара пишут серьезные работы на тему «о чем этот фильм». Нормальному же зрителю, как тому испанскому золоту, остается лишь позвякивать, переходя из кадра в кадр.