Китобой

Юрьев снял не какой-то арт-выверт, а очень простой для просмотра фильм. Не про экзотического китобоя, а именно Kitoboy, то есть историю про обычного парня, про его быт и мечты.

Фильм Юрьева — в какой-то степени аналог того, что называется великим романом: он умудряется объединить и показать сразу все проклятые вопросы бытия, начиная от ужасной российской неустроенности и заканчивая возможностью людей понимать друг друга.

«Китобой» совершенен по форме, снят чисто, но намерено лишен красивостей, и каждая сцена в нем имеет значение, начиная от точки входа в мир морзвероловов через экран ноутбука и заканчивая финальными кадрами с дедом.

Если же пытаться описать «Китобоя» каким-то одним уже готовым термином, то лучше всего к нему подойдет слово “glocal” (т.е. «global» – глобальный + «local» – локальный) – ведь это такое кино, которое будет понятно в любой точке земного шара, одновременно предельно конкретное и абсолютно универсальное.

Остается, призывая как можно большее количество зрителей посмотреть "Китобоя", пожелать Филиппу Юрьеву, дебют которого случился таким ярким, пронзительным и заметным, не уйти с этого пути и сохранить в себе силу духа и талантливое умение довести начатое до конца.

Серое от природы и любимых местными жителями цветов в одежде кино постепенно заливается светом и красками. Не потому, что их прибавилось в кадре, а потому, что сама история китобоя переливается ими.

Ироничный, местами очень смешной, и при этом бесконечно меланхоличный фильм о поиске своего места в мире. Юрьев рисует вполне универсальную картину юности с ее первой любовью, ревностью и эскапизмом.

Синефил Юрьев в ловушку синефилии не попадает, как и в череду спекулятивных ловушек, попадание в которые как раз отвечает правилам игры в мировом авторском кино. Чего ему стоило всхлипнуть навзрыд над судьбой малого народа, подыграв модной болтовне о постколониальном синдроме.

Kitoboy пропитан романтизмом, дух которого и в инструментальной музыке «Canto Ostinado» Симеона тена Хольта, и в сюжете о молодом человеке, готовым пересечь море ради возлюбленной. Романтизм – это о молодости, о невозможности любви, о порывах души, об «американской мечте».

Скрывающий поэтическую хипстерскую душу за наносной маской натурализма и свободно конвертируемой экзотики, дебют Филиппа Юрьева обладает не часто встречающимся потенциалом фильма, который нравится абсолютно всем.

Филипп Юрьев снял нежную и драматичную картину с большой любовью к людям. Некоторые сцены так прекрасны, что вспоминаются шедевры мирового кино.

Рекомендовать к просмотру такое кино из-за истории или посыла сложно. Не каждый поймет, зачем его смотреть. А вот ради красивых кадров и пейзажей России – можно попробовать.

В конце концов, не будь этих мистических попыток проникнуть на другую сторону — прорвать экран, добраться до чужой земли и чужого сердца,— «Китобой» остался бы просто еще одной драмой взросления, построенной на экзотическом материале, который так любят фестивальные отборщики.

Юрьев прекрасно использует возможности непрофессиональных артистов, чудесных местных жителей. Интересно, что они привнесли в фильм от себя — работа над речью героев явно была проделана огромная. Вообще при всем внешнем лоске и причесанности, в фильме чувствуется что-то стихийное.

Этот фильм по визуально-художественным особенностям можно сравнивать и с «Как я провёл этим летом» Попогребского, и с «Левиафаном» Звягинцева, и с картинами Дворцевого, Хомерики и даже Лунгина.

«Китобой» сражается с застарелым стереотипом, а в финальных сценах позволяет зрителю даже на берегах Чукотского моря почувствовать себя дома.

Это история, понятная только нам. Фиксирующая вечное влечение к Америке, которая, даже если снять ее в московском борделе, а общие планы купить на видеостоке, все равно будет казаться уникальной и настоящей.

Это первый большой фильм режиссера, и без огрехов не обошлось. Автору не всегда удается держать внимание зрителя. Даже при скромном хронометраже своего детища в полтора часа он затягивает многие сцены и допускает перебои с ритмом.

Чем дальше развивается Лешкин роман с монитором, тем более нереальной становится его избранница, пока окончательно не пропадет в привате.

Автор «Китобоя» оказался более поэтичной и утонченной натурой, поэтому происходящий кошмар для главного героя оказывается больше метафорическим, чем практическим.

Редкий пример сочетания отличного авторского, фестивального (приз в Венеции) кино со зрительским, таким, которое интересно смотреть самой широкой публике.

С общим нарративом всё как-то не клеится, не строится, не попадает. И не потому, что у «Китобоя» довольно размытая фабула: герой хочет уехать — герой едет — герой приезжает (а вот куда приезжает — интрига). Но потому, что его подход к повествованию, поэтический, вкрадчивый и нарочито нединамичный, не слишком вяжется с той оптикой, через которую Юрьев смотрит на своих героев.