Печальная баллада для трубы

«Печальная баллада» оказалась настоящим ренессансом Иглесиа. Так, собственно, и должно быть, ведь к безудержному гиньолю испанец тяготел всегда, а откровенный цирковой антураж позволил ему наконец расправить плечи. Для эксцентрической же комедии и нет сюжета более подходящего, чем жизнь передвижного карнавала, вспомним хотя бы шедевры Тодда Браунинга. «Печальная баллада» вообще выглядит как самый главный фильм Иглесиа: тут находят свое яростное воплощение темы, и раньше волновавшие режиссера, — месть убогих, неразрывная вражда внутри творческих дуэтов, легкость, с которой мальчик для битья превращается в опасного психопата. Начинаясь действительно как лирическая баллада о трепетном и чистом сердцем подростке-толстячке, кино стремительно озлобляется, дичает и превращается в настоящее фрик-шоу с карликами, дикими зверями, клоунами-автоматчиками, огненным байкером и слонихой-убийцей.

"Балладу..." можно смотреть как изобретательный триллер, высокобюджетное (по европейским меркам) переосмысление эстетики трэш-кинематографа, в котором два влюбленных клоуна в нелепых костюмах превращают цирковые декорации в щепки, а окружающих — в фарш. Насилие здесь не завораживает своей красотой — оно завораживает своим уродством. Вымышленное, абсурдное, утрированное насилие порождено насилием реальным, и в этом смысле "Баллада..." — ностальгическое кино без ностальгии и нравоучительная притча без нравоучения.

«Печальная баллада для трубы» Алекса де ла Иглесиа – захватывающий кровавый фарс с клоунами, дряхлеющим генералом Франко и акробаткой, как метафорой Испании. При каждом удобном случае режиссер подробно объясняет, что акробатка Наталья – это как бы Испания, а тянущие ее в разные стороны паяцы – как бы фалангисты (белый клоун) и франкисты (рыжий). Время действия, в свою очередь – это детство режиссера, который запомнил, что на улице гремели взрывы, дряхлеющий генерал Франко присутствовал в жизни скорее призраком, чем тираном, а по телевизору то и дело мелькали клоуны. Эта самая психоаналитическая составляющая фильма все время тянет его вниз, не давая победно взлететь над цирковой ареной. А кровь, которая ближе к концу льется уже даже не рекой, а настоящим потопом попадая на лицо зрителя оказывается каким-то дорогостоящим аналогом клюквенного сока.

Хичкок, чья тень накрывает весь фантасмагорический финал «Печальной баллады для трубы», как известно, заявлял, что фильм — не кусок жизни, а кусок торта. Для Алекса де ла Иглесии фильм, очевидно, — кусок мяса. Сырого, сочащегося кровью. Его так весело рвать и бросать жадным хищникам, которые заперты в клетках памяти. И когда они насытятся, останется смутная и странная тоска, которую Алекс де ла Иглесия выносит за скобки сюжета, на финальные титры, показывая клоунов из телепередач своего детства, 70-х, времени основного действия фильма. Кадрики за титрами мелкие, сероватые, тусклые. Кто там Рыжий, а кто Белый клоун, не разобрать.

Для неподготовленного глаза это очень, очень специфическое зрелище. Если по первой трети можно наивно заподозрить тут что-то возвышенно-аллегорическое вроде «Лабиринта Фавна» (хотя клоун, рубящий фашистов мачете, должен насторожить), то потом фильм стремительно набирает обороты, на бегу превращаясь то ли в комедию абсурда, то ли в трэш-хоррор