В фильме Туринская лошадь показана известная история, как философ Фридрих Ницше, увидев на площади Турина лошадь, избиваемую хозяином, обнял животное и горько зарыдал. Ницше после этого случая попал в лечебницу для душевнобольных и отказывался разговаривать, ну а фильм фокусируется на том, что же стало с лошадью и её хозяином.
"Туринская лошадь", пожалуй, самое атмосферное кино за последние годы. Сравнить его можно разве что с работами Джима Джармуша. Привычные "тарровские" чёрно-белые кадры, проникающая в самую глубину души музыка и пустые глаза главных героев. Сказать, что фильм смотрится тяжело – это не сказать ничего. Но настоящее кино – это далеко не развлечение, а повод погрузиться в себя, сделать выводы или по крайней мере попытаться их сделать.
В черно-белом, предельно аскетичном фильме, склеенном всего из тридцати кадров и трех нот саундтрека Михая Вига, минимум диалогов (сценарист — Ласло Краснохоркаи), единственное понятное слово — "курва", нет решительно никакого просвета, а каждый раз, когда открывается дверь разваленной конюшни, мы как будто буквально вступаем во врата ада. Потому что если страдания людей, как мы все равно понимаем, разыграны артистами, то умирание лошади, отказывающейся есть и пить,— одно из самых страшных зрелищ мирового кино.
Картина Тарра — размышление о нас сегодня, о том, зачем мы живем, какие цели преследуем и почему земля, собственно, продолжает крутиться вокруг собственной оси. Во многом его работа продолжает новый виток экзистенциальных фильмов о конце вселенной с той лишь разницей, что Тарр дает предельно жесткий ответ: смысла, в сущности, не существует, и рациональных причин для каких-либо надежд на лучшую жизнь тоже нет.
Большое начинается с малого, и конец света здесь обнаруживает себя не громом небесным, не дождем из лягушек, но замолчавшими древоточицами, беспутными цыганами и сырым картофелем на обед. Символизм Тарра, конечно, близок к грани фола — одинокое дерево без листьев, высохший колодец и, наконец, лишение огня. Ужасное божественное вмешательство или человеческий произвол после Его, Бога, смерти?